Борис Грачевский: Взрослые должны жить детьми.

Вдохновитель и творческий руководитель самого детского и самого юмористического в России киножурнала «Ералаш» Борис Грачевский специально для РуДата рассказал о своем новом фильме «Крыша», о том, как в десять лет он водил одноклассников в Третьяковку, а также о чем будет его следующая лента.

«Всех учу читать Павича»

Здравствуйте, Борис Юрьевич. Я шла на встречу с вами и думала, что будет очень сложно общаться…
Думаешь, я злодей какой-то?
Нет. На самом деле, люди в реальности оказываются совершенно не такими, какими кажутся с экрана.
Во мне очень много разных пластов, о некоторых никто не знает. Например, о том, что я безумно люблю живопись.
Какую?
Ботичелли, Рафаэля, Босха, Левитана, Шишкина, Моне. Совершенно разные стили.
В музеи ходите?
Хожу. В десять лет даже открыл кружок по изучению изобразительного искусств. Водил одноклассников в Третьяковку. А вообще люблю реалистическую живопись, весь западный ренессанс, который хорошо знаю.
Как вы смотрите картины? Ведь есть несколько способов это делать.
Практически все, что я смотрю, я знаю, очень редко какие-то новые впечатления приходят. Например, Уорхолл. Я узнал о том, кто это такой, лет пять назад. А зачем — не знаю. Ну вот зачем он мне нужен? Категорически не нравится. Это уже не искусство, а идиотизм. Но когда я узнал, кто такой Дали, я просто встал на колени перед его картинами. А Магритт — это второй из тех двух сюрреалистов, которых переплюнуть практически невозможно. А вот про величайшего Иванова я говорю, что он, конечно, гений, но 20 лет убить на одну картину… Лучше бы что-то другое сделал.
Когда вы выстраиваете кадр, бывает, что ориентируетесь на картину какого-то художника?
Иногда мы прямо ссылаемся на картины. Я ведь композиции кадра учился у больших мастеров. Начал работать с Александром Роу, затем с Марком Донским, с Шукшиным. Донской всегда был королём второго-третьего плана.
Когда я пришел в кино и стал работать грузчиком на картине Шукшина, во мне был настоящий трепет, потому что я знал его рассказы, и для меня Шукшин был, в первую очередь, великим писателем. И когда я увидел его живьем — это было что-то потрясающее, настоящее явление для меня.
Я прочел все книги на Земле, которые только были нужны для моего созидания, чувственного восприятия окружающего мира, — потому что остальные можно и не читать. Когда Саша Гордон узнал, что я прочел все книжки Марселя Пруста, он даже встал и поклонился.
А вы не допускаете, что, например, в следующем году появится какая-то книга, которая тоже будет очень значима?
Вполне допускаю. Я, например, прочел «Гарри Поттера». Считаю, что это важнейшая книжка для детей, тот самый случай, когда говоришь себе: «Эх, вот и мне бы такую фантазию». Это настоящая бомба 20-го века. Ведь тиражи этих книг миллионные. Ни одна экранизация «Гарри Поттера» не смогла достичь такого эффекта.
Не обидно, что автор книги из Англии, а не из России?
Ну, а почему все должно быть русским? Порох вот изобрели не наши, и ничего.
Но ведь дети сейчас даже смотрят и читают зарубежные книги, фильмы. Вот это не обидно?
Обидно, но не смертельно. Если это на уровне «Гарри Поттера», то все нормально. Если они не читают Виталия Бианки, то тоже ничего страшного. Это был достаточно большой зануда.
А к Пелевину как относитесь?
Хорошо. Потому что это мощный сюрреалист, мудрый, ироничный, высокого класса. Это большая литература, которая не подвержена никакой экранизации. Хотя сейчас сделали фильм по «Generation „П“» — может быть, только эта книга и подходит для кино. Но «Священную книгу оборотня», которую я больше всего у него уважаю — она самая сильная, хлесткая, мудрая, философская при всей эпатажности — ее экранизировать не получится… Считаю, что Пелевин сюрреалистический лидер. Но Юрий Поляков и Людмила Улицкая для меня теплее и понятнее. Но есть ведь и Милорад Павич, которому я просто поклоняюсь — вот тебе и свежая литература. Я начал с «Хазарского словаря», сломал об него зубы и сказал, что это мимо сада. Но ничего, потом понял, в чем соль. Теперь всех учу, как его читать. Это точно также, как и смотреть картины: как входит, так и входит. Вот возьми и читай. Не нужно думать, кто куда пошел и кто с кем остался. Это символизм с сюрреализмом вместе.
То есть, без драматургии?
Ну да. А ведь Маркес был первым писателем, который стал писать компьютерную литературу. Компьютерная литература — это когда все равно, с какой страницы начать. Улицкая пишет точно также — маленькими-маленькими историями, которые сцепляются вместе в целые романы, мы просто не замечаем этого.

Кино — о детях, но для взрослых

Вы сняли свою первую полнометражную картину «Крыша». Почему это произошло только сейчас?
Есть такой писатель — Шоу, Ирвин. У него роман «Вечер в Византии». Там главный герой мой коллега, продюсер. И его любимая девушка спрашивает: «Ты такой умный, всё знаешь. Почему же сам не снимаешь?» И он говорит: «В Голливуде есть человек 15-20, которые снимут лучше меня». И эта фраза мне очень сильно дала по голове. Но потом какое-то время прошло, я налился идеями, хотел их воплотить. У меня был совершенно другой замысел, наверное, еще к нему вернусь. Я хотел снять историю 50-летнего человека с его последней любовью — жаркой, живой. Я начал писать ее вместе с соавтором, но он умер, и все зависло.
И тут ко мне приходит совершенно другой сценарий. Он был такой хлесткий и острый, что я решил его сделать. Это история о трех девочках. У каждой свои проблемы дома. У одной мать директор школы, которая идет напролом и способна ради этого на все.
Ее муж — спившийся талантливый скрипач. Ее играет Мария Шукшина — злую жесткую тетку. Его — Валерий Гаркалин. Вторая семья — Ольга Прокофьева, Анатолий Журавлев. Она — запутавшаяся женщина, которая в 40 лет оказывается в объятиях мужниного брата и у нее улетает крыша. Она уже не может собой управлять, а дочка не пускает ее к любовнику. И два брата делят жену. Такие вот у меня истории.
Потрясающе эпизодическую роль играет Евдокия Германова, ярчайшим образом вошла в кадр Лариса Гузеева, прекрасная Наташа Лесниковская — веселая, с приколом, Саша Носик. Я собрал букет таких артистов, с которыми одно удовольствие работать. Это как оркестр из музыкантов очень высокого класса.
Социальное кино получилось?
Абсолютно. У девочек там своя ругань. Пришел новенький в класс, он всем нравится, и они начинают из-за него грызться, драться.
Чернуха есть? Жёсткие, супер реалистические подробности?
Такого, чтобы «мама, иди на ***», как в фильме «Все умрут, а я останусь», у нас нет. И чтобы она отдавалась на грязном полу — такого тоже не увидите.
А как вы думаете, такие приемы в принципе оправданы?
А я не понимаю вообще… Вот эта картина «Все умрут, а я останусь» — кому ее надо показывать? Молодежи? Чтобы они после нее наложили на себя руки?
В моей картине все начинается весело, потом хуже, хуже, и кончается крышей… Но они не прыгают, они говорят: «Мы будем жить, и ничто и никто не помешает нам в этом». В конце звучит потрясающая песня, которую мы записали с группой «Фабрика». Они в жизни еще не пели такую красивую песню. Будем ее сейчас ротировать, Матвиенко дал нам на это добро.
В этом фильме параллельно существуют разные поколения, поэтому получился такой странный новый жанр — и про взрослых, и про детей. А в первую очередь фильм о том, что «нужно жить детьми», как говорит одна его героиня.
История, на самом деле, очень реалистичная.
Еще бы. Когда я делал просмотр, одна знакомая дама подошла ко мне и шепнула на ухо: «Ты зачем про нас всю правду рассказал?» Одна девушка по телефону маме передавала содержание картины. Мама заплакала, и говорит: «Прости меня, дочка». На моем кино те, кому 18-20, сразу вспоминают обиды от родителей, а потом в какой-то момент говорят: «Вот выйду замуж, не буду так делать, буду обязательно смотреть за ребенком». Так интересно — и в ту, и в эту сторону.
На просмотр детей приглашали?
А детям совершенно не нужно смотреть эту историю. А вот подросткам лет в 14-15 — в самый раз. Не нужно смотреть детям о пороках. Я ведь фильм взрослым делал. Хотя один тринадцатилетний мальчик посмотрел и говорит: «Классное кино»… Там нет ничего такого, что нельзя смотреть, но детям это не нужно.
На кастинг для фильма к нам привели 5 тысяч детей, и я выбрал этих трех совершенно разных и таких трогательных, очаровательных, обаятельных девочек. Мы с ними дружим, они созваниваются со мной до сих пор. Они такие умные, так все понимают. Я говорю, например: «Ты должна сказать это с позиции будущей женщины. Когда ты вырастешь, ты будешь очень красивой, и твои снисхождение и внимание будут бесценны». А сам думаю: «Что я несу, что может понять это двенадцатилетнее дите…» А она вдруг идет и делает так: «А ты можешь поцеловать меня вот сюда?» Но говорит это так, что даже я готов встать перед ней на колени… Я научил девочек плакать в кадре по-настоящему, переживать, вертеть задницей, как взрослые тетки, смотреть наглым взглядом, курить. И они это все прекрасно понимают, и поэтому это все осталось там, в кино.
Когда же фильм можно будет посмотреть?
Картина нравится прокатчикам, но они говорят, что такое кино привыкли смотреть по телеку бесплатно. Его называют советским в хорошем смысле этого слова.
Оно ведь о живых людях, о чувствах. Мне важнее была слеза настоящей эмоции, чем спецэффекты. И неужели же сейчас «Осенний марафон», например, не взяли бы в прокат, или «Дом, в котором я живу», «Разные судьбы», «Когда деревья были большими»??? Когда появилась картина «Мужчина и женщина», прокатчики сказали: «Кто этот бред будет смотреть?» А она побила все рекорды. Тоже самое было с «Историей любви».
А с телепоказом у нас все в порядке — «Первый канал» картину уже забрал. Швыдкой видел ее, сказал, что она очень мудрая, нужная.
Но трагедия в том, что я не могу обратиться сейчас напрямую к людям с этой простой, чистой идеей. А мне так важно — абсолютно не финансово, а просто по-человечески — чтобы мой голос услышали, поняли, что меня беспокоит в этой жизни и в этой стране. Ведь когда живешь с детьми, то понимаешь, что их невозможно отделить от себя. Ты на работе, а думаешь, что у этого гада температура, а он ведь опять на улицу смылся, а ботинки-то не одел. Самое главное, о чем должны думать взрослые, это дети. И вот об этом как раз мой фильм.